Рубрика: Времена года

Люблю я осени упорство
Рождать с зимою рецидив,
Но проиграв в единоборстве,
Познать триумф, не победив.

Мы видим этот поединок,
Как в нём схлестнулись не шутя
Тугие нити паутинок
С тугими каплями дождя.

И ветер в этой потасовке
Обязан роль свою сыграть,
Швыряя листья как листовки
В нахохлившуюся птичью рать. 

И пораженье понимая,
Прощальным криком известив,
Печально стая улетает,
Фиаско осени простив.

Опять по листьям застучало,
Последний дождик слёзы льёт,
Теплу конец, зиме начало -
Спектакль новый жизнь даёт.
  

Люблю ноябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.

Люблю мгновенность: лодка - хобот…
Серп - полумаска, леса как шпиц
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?

Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь,
Дороги стали неуклюжи,
Холодный воздух словно сталь.

Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки ноября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.

Скелетом черным перелесец
Пускай пугает - страх зажму.
Смотрю в ноябрь, в предснежный месяц,
Как в чью-то, в трауре жену.
 

Когда в неясный час рассвета
Стоит наш парк в пурпур одетый,
Мешая золото ветвей
Волшебной прелестью своей.

И ночь, сходящую в аллеи
Зарёй далёкой сквозь листву,
Назвать я новым днём не смею,
Хоть и не знаю почему.

Пока лучи не распороли кроны
И где-то ждёт не смятая постель,
А звёзды катятся в бездонность,
Пусть длится мой вчерашний день.

Надо мною на юг потянулись гусиные стаи
И напомнили мне в вышине улетающий клин,
И прощальный их крик, затихающий в облачной дали,
Как далёкий привет из когда-то любимой земли.

Крики этих гусей не похожи на плач журавлиный,
Плач тот памятью стал, от которой ночами не спим,
И курлыканье это печальное слышим поныне,
Да и с памятью той на её языке говорим.

Журавли улетят и вослед улетают все листья,
Журавли улетят, значит скоро придут холода,
Журавли улетят и время начнёт торопиться,
Журавли улетают и наши уносят года.

Лишь останется память, что где-то у сердца живёт,
Угольком не потухшим дождями под ложечкой жжёт,
Между нами моря и леса, и озёра, и нивы,
До свидания милые птицы. Счастливо !!! 

Мы, как будто, одни на земле. 
Посидим же тихонько в тепле. 
В этом комнатном, теплом углу 
Поглядим на ноябрьскую мглу. 

За окном лишь одни огоньки. 
Милый друг, мы с тобой старики. 
Всё прошло среди бурь и невзгод, 
Все прошло. Что ж ты смотришь вперед? 

Смотришь так, словно хочешь прочесть 
Там какую-то новую весть,
И как будто, что нового ждешь? 
Всё прошло. Ничего не вернешь. 

Только стены, да книги, да дни 
И для нас так привычны они. 
Телевизор как громоотвод,
Что он нового нам принесёт?

Я, вот видишь, не жду, не ропщу, 
Ни о чем, что прошло, не грущу. 
Так чего же ты смотришь опять,
Что надеешься там увидать?

Когда дороги заметёт
И не видать ни зги,
То лебедь белая пурги
По времени плывёт.
      По милым, старым городам,
      По снам длиною в год
      И по промчавшимся годам,
      Что память нам несёт. 
Но добегая до могил,
Молчат громады лет,
А лебедь белая пурги
Им заметает след.
       Спокойный сон их стережёт   
       В земле иль на звезде,
       Там лебедь белая плывёт
       По стынущей воде. 
Пусть мириадами планет
Нам светит Млечный Путь,
Но бесконечность дай ответ!
Скажи хоть что нибудь.
       Утраты лет - они как звук
       На памяти людей  
       Утрат ведь нет - они лишь стук
       Захлопнутых дверей.
Метёт и не видать ни зги,
Снега над грудой лет,
То лебедь белая пурги
Нам заметает след.

Пустыри на рассвете и во сне пустыри,
Словно ласковый ветер, дошкольник.
Ты послушай, весна, этот медленный ритм,
Уходить - это вовсе не больно.

Это только смешно - уходить на заре,
Когда пляшет судьба на асфальте,
Средь гитарных трезвонов на каждом дворе
Разминает весна свои пальцы.

Пробежал по траве март холодный гуляка
Визг ночных тормозов словно крик лебедей
Вот и синий апрель потихоньку заплакал.
Наблюдая апрельские шутки людей.

Наш рассвет был попозже, чем звон бубенцов,
И пораньше, чем взлеты ракеты.
Мы не племя детей и не племя отцов,
Мы цветы середины столетья.

Это залпы черемух как залпы мортир,
Это лупит апрель по кюветам.
Это бремя и зов коммунальных квартир
Словно ветер листает газеты.

Это в сущности глупо весну вспоминать
В декабре, под простуженный ветер,
Как забытые письма найти и порвать,
Чтоб не помнить, не знать и не встретить.

Осенний день был стыл и тих,
Лишь слышно - глухо ворон
Зовёт товарищей своих
Да птиц последних гомон.

Над дальним лесом вьётся дым
И тает в небе синем,
А мы всё пристально следим
За клином журавлиным.

Что в вышине летит углом,
Вожак зовёт и плачет,
Куда зовёт и плач о чём,
Что плач осенний значит?

Длиннее всё деревьев тень,
Луч солнца слепит оком,
Стекая в потемневший день
Растаявшим потоком. 

Помню мы поймали пару кур на лугу,
ну чтоб отметить не спеша Хануку.
Этих кур я на меноре подкопчу, 
командир сказал - Иуда Маккавей.
А там следом еще праздник, но молчу -
я не выпью столько сразу, хоть убей.

Помню как сидели, грелись у костра,
отдыхали после боя мы под Храмовой Горой,
ну разбили морду Антиоху всю сперва,
а затем уж за вино – само собой.
Мясо, выпивка - что надо, как всегда,
только масло вот в лампадах на краю,
но Маккавей сказал, Иуда: «Не беда,
сотворю сейчас я чудо – зуб даю.
Будет вам ребята масло - без булды,
и чтоб беда была не часто, а лучше б не было беды».

Вот неделя так неделя - мы сперва всех кур доели,
танцевали, песни пели, латкес был и латкес с’ели -
трошки даже употели, а менора всё горела,
Ханука – брат, вот в чем дело.

Чудеса все те немножко нам устроил Маккавей,
а вот где он взял картошку - непонятно, хоть убей.
Латкесы с муки не лепят, а без них – не Ханука,
латкес как маца на Пейсах - вот туда идёт мука.
Второй век до нашей эры – до Колумба жить да жить,
не пойму я той химеры, как историю сложить?
Христофор, наверно, был из наших мест,
Хануку не позабыл – вот Вам крест!


Но моя супруга уяснила Хануку,
так всё сразу объяснила дураку:

«Мол ты помнишь, где родился Маккавей,
он ведь настоящий был еврей.
То, что было им тогда по плечу –
как тебе сходить к зубному врачу,
или как попу крестить саранчу.
Хотя у них там поп сейчас за грОши
матушку-попадью укокОшит,
скажет, что мол продалась хохлам,
ведь ему сбрехать - как выпить сто грамм.
Патриарх Гундяша так заврался всерьёз,
что сказал будто царь их, ну в натуре, Христос.
Толи правда, толь брехня - не скажи,
а коль Христос, сними штаны да покажи,
ведь существует даже праздник новогодний,
с названием «Обрезание Господне».
Хотя, быть может, что Гундяша, сдуру,
взял на себя обязанность «гиюра»,
какой же моэль из него? И вот борец
и супер-пупер «Мачо» - болезненный скопец.
Отсюда то и желчь его, и злоба,
что будет мстить Зеленскому до гроба.

Вот ты сейчас сидишь, водку пьёшь,
а потом ко мне под бочок, словно вошь,
ты у ребе разузнай, как мужчина,
да и вдумайся затем -  где причина?»

Я вообще то не спорю с женой - не с руки,
век не будет мне тогда Хануки.

Как осень золота листвою,
Украсит в позументы сад,
Так годы гордой сединою,
Лишь красят нас, а не старят.

С годами к нам приходит мудрость,
Покой желаний и души
И где минула чья-то юность,
Там осень золотом шуршит.

Несут ветра сырую слякоть,
Пытаясь синь небес закрыть,
А листья продолжают падать,
И дождь их больно, больно бить.

Наперекор ветров стараниям,
Погода нас не обделит,
А осень нам в час расставанья
Хоть голой кроной пошумит.

Запоздалый декабрь смёл последние листья,
На простуженных улицах пляшет снежная пыль
И позёмкой седой мою голову чистит,
Белит кудри мои, треплет их как ковыль.

А ведь словно вчера я, забросив тетрадки,
После школы частенько гонял голубей
И кричала мне мать «Шёл бы ужинать, Славка»,
Мои внуки сейчас того Славки взрослей.

Вновь декабрьской метелью рвёт листы календарь,
Мчатся дни за листами, вдаль, увы, а не вспять
И опять я мальчишкой рассмеюсь, будто встарь
И не скажет никто, то что мне семьдесят пять.  

Весною слышен шорох снов
Под треск взрывающихся почек,
Джокозо ритма, рифмы, слов
И щебет запятых и точек.

Ноябрь приносит тишину
Усталых снов и бледность красок,
Оставив нам лишь глубину
И грусть шопеновского вальса.

Приходится недолго ждать
Бег облаков в туманной выси,
И затяжной дождь, как нужда,
Развесит свой блестящий бисер.

Нужно проснуться и прозреть,
Словесный сор изгнать из сердца 
Надеждой душу разогреть,
Печаль чтоб превратилась в скерцо. 

Все окна в доме распахнуты подряд,
Все окна в доме, жаль что нет других
Чтоб лучше видеть этот голый сад,
Чтоб лучше слышать веток крик.

Окно в ночи пульсирующих дней,
Агонии неспешной - осени кончины,
И сад во тьме висящих нот-теней,
Ноктюрн, как эхо той первопричины.

Окно-пюпитр поскорей закрыть,
Позволить коде завершить звучание
Ноктюрна, осени печальной нить,
И дать уплыть ей в зазеркалье. 

Когда весь город засыпает,
Нигде, ничто не ждёт рассвета,
Вдруг геликоптер пролетает,
Иль чья-то мышь скребётся где-то.

Лежишь и зависть душу гложет,
Что рядом кто-то спит спокойно,
А ты заснуть, увы, не можешь,
Хоть знаешь - зависть непристойна.

Бессонница стучит икотой,
Бьёт каплями в мои мембраны,
Как будто где-то, кто-то, что-то
Стучит свой степ, довольно странный.

Быть может осень виновата,
У клёнов оборвала листья,
Как тать ночной и вороватый
Гуляет нынче по столице.

С чертей сдувает паутину,
У тыкв засохших кривит рожи
И исчезают с Halloween-а
Всё, что исчезнуть только может.

Жаль, не везёт мне с петухами,
Что третьим криком гонят нечисть,
Зарницу будят над садами
И крепким сном мне душу лечат.

Плывёт над нашим миром осень,
Последние листы уносит.

Червень купальный вспомним из прошлого,
Пламя костров дохристианских времён,
Тонкой вуалью на плечи наброшена
Ночь. И любовью весь лес опьянён.

Ищут купалинку ночью влюблённые
В дебрях лесных, в потаённой глуши,
Пьяны бездонные очи зелёные,
Спрятаны тайны девичьей души.

Папороть квiтка за тропкой нехоженой,
В ночь колдовскую ничто не жалей,
Что потеряешь той ночью всполошённой
Червень засыпет лесною землёй.

 
 
  Вот год старый проводили,
      вот год новый наступил,
 затем новый проводили,
      тут и старый наступил.
  
 Пили ели, ели пили
      с Рождества и до купели,
 три недели пролетели,
      но Бог спас - не заболели.
  
 Наплевать нам на Европу
      и на Америку плевать,
 нет такого в мире чтобы
      тем россиянина пугать.
  
 Мы на санкции на эти
      и на прочий вредный вздор
 русским сыром им ответим,
      нам не нужен сыр Рокфор.
  
 Мы всех лучше на планете,
      наша водка нарасхват,
 а наши девочки в балете
      краше ихних во сто крат.
  
 Наш правитель не боится
      ни конгресса, ни сенат,
 срок пройдёт - он обнулится,
      главное ведь результат.
 Главный Поп наш - всех главнее,
      не боится никого,
 ни Аллаха, ни евреев,
      ну кроме Бога одного.
  
 Ну, а Бог сидит в подвале,
      там и кнопка есть и связь,
 а основное черти дали,
      то есть дума - это власть.
  
 Русский мора не боится,
      русских прорва - Бог их свят,
 пандемия век не длится,
      а бабы новых народят.
  
 С Новым старым, Старым новым,
      да застолье всем всегда,
 за столом ведь все здоровы,
      с Новым Годом господа. 

Ну что не спишь, все крутишься дружок,
 воспоминания трут больную память,
 прошедших зим искрящийся снежок
 или ночей полярных мороз и наледь.

 А нынче Клаус где-то запоздал, 
 в норвежских фьордах видно заблудился
 иль с россиянами в Лапландии напился,
 ну а у русских, как пьянка - так скандал.

 Палитры поздней осени порядком надоели,
 разделись парки, скверы, горы, поле, лес,
 аллеи вдоль реки стоят стыдливо топлес
 и ждут чтобы снега их целомудренно одели.

 Усталая природа вакаций зимних ждёт,
 а мы - веселья, пирогов, свечей 
                                 в менорах и на елках
 и запаха надежды хвойной на иголках
 на счастье - и удачу, которая придёт.

 Быть может что-то вспомнилось хорошее -
                                                               дружок,
 как студентки румяные
                                      от мороза чуть пьяные
 грациозно сбивали с юбок рыхлый снежок,
 а мы были красивые и безумно счастливые,
 нам казалось все сбудется
                                         непременно и в срок.          

Опадает шелковица мёдом капая в траву, 
фиолетя тротуары летним красочным тату, 
пухом порошат аллеи великаны тополя,
только липа-торопыга отчего-то отцвела.


С хвойных далей Аппалачей, 
                       с синих Беркширских вершин
сполз туманом, не иначе,
                      к нам седой российский сплин.
Заболелося хандрою, расхотелося читать,
может возраст здесь виною,
                             может лень моя - как знать.


А быть может просто это,
                                       весну съевшая и лето,
ненавидима всем светом
                                        и с Короною надетой
на змеиную главу, всё на пандемию спишем,
мою лень, хандру и сплин,
                                  и даже весовой излишек.


Кто захочет - тот сумеет
                                  доказать что он мужчина,
кто хандрит, пусть пузо греет,
                                  он найдёт всегда причину
оправдать себя искусно.
                                        Аллергией с тополями,
непогодой, чёрной кошкой,
                                         отравлением грибами.  


Так что сплин или хандра,
                                           лень гоните со двора
и бегом, скрипя костями, за улыбками с утра.

Дождь застучал в окно
и ветер начал плакать,
вчера под окна снега намело,
а нынче мерзопакостная слякоть.

Зима, как бесприданница
не знает кто сосватает,
кто люб, тот не старается,
ну а другой - не радует.

Февраль мы звали «Лютень»,
пурга, не видно света,
а нынче, встанешь утром –
не знаешь, что надеть то.

Без скатерти без снежной,
без сказочной постели,
как же искать подснежник,
под дождь и без капели.

Иль зимы постарели,
иль мы, вдруг привереды,
метелей захотели,
забыли, то что деды.

Поэзия кому забава, кому-то радость и печаль
одним литавры, а другим напевы лиры,
слова змеей под дудочку факира,
качая головою, уплывают вдаль.

Забытое давно, быть может, кто-то вспомнит
ведь наша память не прирученный зверёк,
порою мелочь, штрих какой, а сердце вздрогнет
и затепли’тся, кажется, давно потухший уголёк.

Вечерний снегопад, как тополиный пух кружится,
вальсирует с огнями и застит глаза,
и звёздочкой хрустальной мне на щеку садится
один лишь только миг и капелька - слеза.

Вечерний снегопад – подарок сердцу скромный,
далёкий зимний парк в заснеженной стране,
аллеи замело да так, что и не вспомнить,
а был ли тот декабрь иль всё приснилось мне.

Вечерний снегопад и дудочка играет,
под белою чалмою спрятался факир,
а я с мечтой танцую, которая летает
и укрывает пухом мной выдуманный мир.
      * * *
Я собрал грехи свои в мешочек
и в лесу под ёлочкой укрыл,
может быть когда-то кто захочет
эту ёлку сделать Christmas Tree.

И тогда под перезвон хрустальный
напоённый мокрым и сухим
Jingle Bell весёлый и сакральный
вмиг отмолит все мои грехи.

Ну, слава Богу, кончилась зима,
почти, хотя б в календаре,
ведь март коварен,
       может пошутить сполна
и снега намести, как в январе.

Но череде
   всех зимних праздников пора
сдавать мандат веселия
                красавице весне,
так не грустите бабушки,
                 по правде говоря,
у нас здесь есть работницы,
                что трудятся не зря
и сочинят нам праздники вполне.

Как говорили в шутку,
                   деткам прибаутку,
чтобы не шалили - маленький урок:  
« Не грустите бабки –
                     будет вам и дудка,
не грустите дедки –
                     будет вам свисток».

Когда ручьи поют романс
о лужах и о грязи,
погода явно не для нас –
сплошное безобразье.

Холмы снегов на паркинг-лоте
сдадутся скоро под дождём,
немного жаль
         затопленных мелодий
о неслучившейся зиме,
        которую уже не ждём.

Струятся резвые ручьи -
родимые струитесь,
примите в заводи свои
отходы улиц и строительств.

Прощальных слёз не осуша,
проплакав вечер целый,
под утро тихо не спеша,
      куда-то уплыла душа -
ей нечего здесь делать.

Она плывёт встречать рассветы,
ей беспокойной не до сна,
быть может там на юге где-то
ей машет грозами весна.

Золотой наряд тебя не просят
надевать так скоро, ведь еще сентябрь,
милая кокетливая осень,
погоди немного зелень прятать.

Не спеши одеть канадского монаха
в красную епископскую рясу,
пусть поёт псалмы еще бедняга -
холода покров его раскрасят.

И не плачь ночами, слышишь осень,
убежало лето, ну да ладно,
его где-то в жарких странах носит,
зато здесь хоры цикад поют так складно.

Потряси дубняк, примерь мониста,
что висели праздно где-то в кронах,
нацелуйся с ветром-гармонистом,
он ещё не злой, ещё зелёный.

Не сердись, уже октябрь скоро,
в Покрова засыплешь землю златом,
паутиною облепишь все заборы,
Halloween придёт на радость всем ребятам.

Пришёл Великий Пост, мелькнул Пурим,
               грядет Новруз-Байрам,
Мацу начали продавать, а кто-то пасху ждёт,
                        да по ночам
шальные кошки разливаются дурными голосами.
Что ж, может быть блудливая весна не за горами?

Природа стосковалась по теплу,
            по зелени на солнечных аллеях,
по запаху весеннего дождя, но что всего милее,
по пению дроздов,
          взрывающих наш сон в открытых окнах,
журчанию ручьёв и беличьим хвостам
                         мелькающим на соснах.

Как хочется, проснувшись на заре,
                        прохладу упоенно пить,
босыми шлепая ногами,
        не позабыв за всё, судьбу благодарить.
В несбытом - не её вина,
                а в сбытом – лишь её заслуга,
но главное – дождались мы Весны,
               как долго ждали мы друг друга.
Как замечательно на свете просто жить!!!!!

Вот снова листопад, а это значит осень,
с отжившею листвою года смешав, уносит,
ночами льёт дождём, у неба вскрывши вены,
и каплями стучит «Осенний вальс» Шопена.

Носясь под потолком, покоя ищет муха,
мешая тишине ночной и музыке дождя,
как боль зубная, как отравитель слуха
жужжанием своим выводит из себя.

Вокруг давно все спят, заснуло всё живое
и в этой, вроде, тишине нас только двое;
твоё, страшащееся смерти тельце
да и моё, шестипудовое увы, пузовладельца.

Под тиканье часов проснулась наша сонность,
затихла муха где-то и шум дождя затих
и мысли, улетая в небесную бездонность,
рождают новый день, родивши этот стих.

Последний привет уходящего лета
Нам ветер приносит с прохладных полей.
Весна, словно юность, оставлена где-то,
А осень несёт память прожитых дней.

Но в золоте трав, и в рубинах рябины,
В хорале торжественном зрелой земли,
И в песнях небесных высот – журавлиных,
Грустинку осеннюю мне принесли

Как годы летят, вот и выросли дети
И дней молодых не вернуть нам вовек,
Но чуточку жалко, что кто-то на свете
Не скажет нам вдруг: «Молодой человек».

Пора золотая, пора золотая,
Прохладою веет от мокрых аллей,
И ночи длиннее, и дни словно тают,
Но может не стоит о прошлом жалеть?

Вновь туманы над сонною Цной закачалися
И заря с каждым днём позже будит усталый рассвет,
Это осень-подружка рябиной в окно постучалася,
Чтоб с багряной грустинкою мне передать твой привет.

Здравствуй милая осень, моя златовласая спутница,
В день рожденье твоё пред тобою склоняюсь главой,
Наважденье моё, сладкий сон и моя непробудница,
Мёд хазарской хурмы и кислинка калины лесной.

Ты прости меня осень, что шалой весенней распутицей,
Меня часто кружил непоседливый ветер хмельной,
И за эти тревоги моя ненаглядная умница
Пред тобою я низко склоняюсь главой.

Прощай наш Геленджик,
               раскинувший победно
За зеркалом залива, зелень гор,
Печален чаек крик
            парящих в волшебстве
                      воды и неба
И судящих их вечный спор.

Прощай вечерний бриз,
           задумавшись у сосен,
Ты не будил дремавший наш костер,
И с гор, стекая вниз
        ночной прохладой, осень
Вела с природой тихий разговор.

Прощай приют добра,
       веселье встреч, крещенье
Водой,
       прибывших с горных троп,
                        и смех,
Мелодии костра,
       извечное движенье
Волн-непосед, не усмиривших бег.

Летит за далью даль,
           восторги новизны
Оставят память призрачных даров
И тихая печаль
          заполнит наши сны,
Уйдёт на зов не гаснущих костров.

Вот в пурпур одевает кизил
Геленджикская щедрая осень,
Воздух леса прозрачен и стыл,
Первый лист горный ветер уносит.

Золотая осенняя тишь
Над бегущей с вершины рекою,
И куда же ты речка спешишь
Среди золота сна и покоя?

Ведь спеши не спеши, не догнать,
Даже в омуте жаркого бреда,
Уходящую в зарево рать,
Отзвеневшего теплого лета.

Не ищи Купалинку на заре,
Не студи ты ноженьки в серебре.
Скинь ты юбку мокрую от росы,
Распуши-ка длинные две косы.

Песню ворожбинную пропою,
Зельями дурманными напою.
Ноченькой Купальною унесу,
В эту ночь не страшен мне Божий Суд.

Солнышко разбудит нас поутру,
Твои глазки мокрые - я утру
И тогда я милая повинюсь,
На тебе красавица не женюсь.

Зря мочила ноженьки в серебре,
Цвет потух Купальный на заре.
2012

Чтой-то девоньки закручинились,
пошто грусть-тоска куделя прядёт,
то ли мил дружок тут причиною,
то ль, что весь февраль
                                снег метель метёт,

Расплясалася зима-матушка,
то ли бес взыграл,
                               то ль вошла в азарт,
поплясала старая, ну и ладушки
иль забыла ты – скоро месяц март.

Серебра поди – сундуки полны,
хрусталя поди –
                               не счесть спрятано,
ишь рассыпалась –
                                да не днём одним,
ишь развесилась бриллиантами.

Вот ужо придёт март-распутничек,
потекут ручьи, зазвенит капель,
кошки шалые закричат в ночи,
закружит гульба-любовь карусель.

Чтой-то девоньки закручинились,
пошто грусть-тоска куделя прядёт,
то ли мил дружок тут причиною,
то ль, что весь февраль
                                    снег метель метёт.

Зеркальный месяц плывёт в лазури неба,
уставший снегопад
                          свернувшись спит в сугробах,
свирепый лютень где-то
                                  спрятал на потребу
последнюю метель в своей утробе.

Ну вот ещё одна зима от нас сбежала,
ещё одна метель и здравствуй солнце,
а это значит, что опять пора настала,
стряхнувши лень, идти вперёд бороться.

Вся жизнь – борьба,
                                 покой нам только снится,
хвала творцу, что жизнь вокруг бежит,
пусть мы уже не мчимся в колесницах,
но можем смело в кресле
                                     поговорить за жизнь.

Припомнить про любовь,
                                     пока ещё не поздно
и угольки костра ещё пока теплы,
с улыбкой вспоминать весеннюю мимозу
и эвкалиптов стройных шершавые стволы.

Одна ступенька вниз,
                                    а сколько их осталось,
опять хвала творцу – не знаем наперёд,
спасибо что в любви не разочаровалось,
хвала за то, что есть, что было и что ждёт.